Г. А. Горбачева

 В ходе работы над проектом наиболее актуальными стали две проблемы. Первая – проблема фальсификации истории Великой Отечественной войны, вторая – проблема сохранения исторической памяти, в частности, памяти о героях, именами которых названы улицы Петрозаводска.

   Первая проблема заставила обратиться к исследованиям, связанным с релятивизмом и относительностью исторического знания, обозначаемого некоторыми современными историками как «исторический постмодернизм», вторая – к работам Мориса Хальбвакса, его последователей и исследователей относительно разделенности исторического знания\незнания и исторической памяти, а также методам ее формирования.

   Студенты работали над темами, которые были  восприняты неоднозначно: «Сталинградская битва», «Николай Кузнецов», «Николай Гастелло», «Советская и немецкая техника в годы войны» (и некоторыми другими). Начало работы над проектом совпало с началом работы Президентской комиссии по противостоянию фальсификациям истории войны. В ходе работы пришлось столкнуться с рядом приемов исследований и особенностей, которые определяются как «исторический постмодернизм». В чем суть исторического постмодернизма?

   Эта историческая школа утверждает, подобно тому, как это происходило в физической науке начала прошлого века («материя исчезла!»)  - неслучайно появилось сравнение исторического постмодернизма с солипсизмом – что исчезла… история! Исторической дидактической науки больше нет. Поток «исторической» информации уносит остатки знания вместе с фильмами, компьютерными играми, теледискуссиями, партийной и парламентской борьбой в открытое море исторического незнания, приблизительности, многовариантности. В компьютерной игре, где полем битвы становится Вторая Мировая, возможна победа любого из противников. В теледискуссиях истина не рождается, а затаптывается. «Тишины исторических кабинетов» больше нет, как нет и музейного «благоговения». Соответственно, историк из исследователя превращается в беллетриста, понятие исторической личности заменяется созданием приближенного образа, исторического персонажа. Более всего эта школа критикует источники.

   Между историческим источником и нашим временем, утверждают постмодернисты – огромный пласт лет. Чем больше проходит времени, тем выше вероятность погрешности, вины переписчиков, забвения или неправильной трактовки фактов, да разве и тот, кто создал некий документ, был беспристрастен? История всегда была ангажирована политикой и идеологией, утверждают постмодернисты. Действительно ли Сталинградская битва – величайшая битва Второй Мировой, и не погрешил ли против истины ли И. Бродский, художественно сравнивший «блеск маневра Жукова» с военным гением Ганнибала? Как погиб экипаж Гастелло? Кто свидетель гибели Николая Кузнецова? Зоя или… «Таня»? Почему ветераны призывают молодежь не верить современным учебникам истории? Почему для многих из них война выиграна Сталиным?

   Возможно ли разобраться в этих вопросах? Для исторического постмодерниста ответ ясен – нет. Истины мы не сможем узнать никогда. Историкам остаются интерпретации, реконструкции, и наибольшего успеха и эффекта достигнет тот, кто представит историческое прошлое либо наиболее ярко, либо с большей сенсационностью неких новых теоретических построений, - история не пишется, а «придумывается» или «додумывается», происходит разрыв с исторической традицией, читатель превращается в потребителя. В такой истории возможно, все, даже, например, часто цитируемое сейчас определение Сталина в одном из учебников истории как эффективного …менеджера! Вспоминается редактор газеты из книги Льва Кассиля «Кондуит и Швамбрания», поздравивший своих читателей, кажется, с 1918 годовщиной рождения социалиста …И.Христа. История повторяется!

   Главной причиной появления исторического постмодернизма называют распад национальной идеологии. Мы столкнулись с этим двадцать лет назад, и многие историки видели положительное значение освобождения от коммунистических схем в истории. В мире эти процессы начались  раньше. Возможно, они берут начало в атеизации общественного сознания, в работах Ницше, в спорах о значении Французской революции, в обращении к истории массового сознания и т. п.

   Нельзя сказать, что традиционная историческая наука сдалась под напором исторического релятивизма. Более того, исторический постмодернизм не стал доминирующим направлением, хотя труды этого направления пользуются успехом как в элитарных кругах, так и в массовом сознании. 

    Традиционная история, подобно «голосу разума» Фрейда, тиха, но заставляет к себе прислушаться. Традиционная история утверждает ценность исторического знания, она опирается на существование объективной реальности, истины, в том числе и в истории.  Реальна наша победа в войне. Реально превосходство нашей техники и военного гения полководцев. Реален подвиг миллионов, подчеркнем, советских людей в годы войны, хотя недавно было озвучено утверждение о том, что массового героизма как такового в годы войны не было. Но вот перед нами – 3 улицы Петрозаводска, названные именами 3 героев, закрывших амбразуры своими телами. Это улицы рядового Александра Матросова, Николая Ригачина и Николая Варламова. Трое - из трехсот! Ригачин и Варламов – из Карелии, один начинал трудовую биографию учеником слесаря, другой – сапожник. Один отдал жизнь на карельской земле, в боях за Ругозеро, другой в городе Крейбурге, родился в селе Типиницы (Пудож), - а захоронен в братской могиле в Польше. Почему мы не должны верить предыдущим поколениям историков, по крупицам собиравших для нас память об этих людях? Или школьникам Соломенного, отыскавшим могилу земляка Федора Тимоскайнена и добившихся того, чтобы его именем назвали улицу? Общественно-политическая практика – критерий истины, как в свое время учил нас преподаватель ПетрГУ, кандидат философский наук О. Д. Леонов. «История – это картина изменений», - отмечал Морис Хальбвакс, в том числе и изменений в качестве самого исторического знания. Традиция, естественно, может ошибаться, но она не отрицает возможности достижения истины и не упорствует в заблуждениях, а стремится их преодолеть.

  Доверимся ли мы традиционной истории, не засиживаясь в архивах или  не имея такой возможности? Примем ли на веру, что никто из нас никогда не видел плана «Барбаросса», а значит, его не существовало? Кому-то и чему-то всегда приходится доверять, иначе теряется смысл, нравственные ориентиры. Более всего человек доверяет собственному опыту.  В связи с этим обратимся к теоретическим вопросам исторической памяти.

   Создателем этой теории является уже упомянутый французский исследователь Морис Хальбвакс. Его, возможно, следует отнести к школе «исторического романтизма», если можно так выразиться. Кстати, интересно, насколько сегодня востребованы труды мыслителей начала 20 века в совершенно разных сферах человеческого знания. Возможно, те, чьи труды будут штудировать историки и философы лет через пятьдесят, печатаются где-нибудь на задворках Интернета! Труды его не потеряли актуальности. Они интересны, они – некая альтернатива историческому постмодернизму.

   «История - это не все прошлое, но она и не все то, что остается от прошлого. Или, если угодно, наряду с письменно зафиксированной историей существует живая история, которая продолжается или возобновляется через годы и в которой можно обнаружить большое количество прежних течений, казавшихся иссякшими. Группы, внутри которых раньше вырабатывались концепции и дух, некоторое время властвующие над всем обществом, вскоре сходят со сцены и уступают место другим, к которым в свою очередь на время переходит власть над нравами и которые формируют мнение согласно новым моделям. Тот мир, который мы еще рассматриваем вместе с нашими дедушками и бабушками, как будто внезапно исчез. Поскольку у нас почти не остается воспоминаний, выходящих за рамки семейного круга, об отрезке времени между тем, что закончилось задолго до нашего рождения, и периодом, когда нашими мыслями овладевают современные интересы нации, все происходит так, как будто и в самом деле наступил перерыв, во время которого мир пожилых людей постепенно стирался, в то время как картина наполнялась новыми персонажами».

Исследовательница теории Хальбвакса, М. В. Соколова, подтверждением идей которой вполне может служить наш учебный проект, в этой связи пишет о концепции «устной истории». Можно назвать это воспитанием «живой историей». В нашем проекте этому посвящены темы «История страны в истории семьи, история семьи в истории страны» - рассказ студента Д. Могонена о своих многочисленных предках, прошедших через военное лихолетье, и материал, собранный студентами – «Преподаватели техникума – участники Великой Отечественной войны», одно из массива воспоминаний ветеранов о войне.  Галина Михайловна Егорова давно подметила, что творчество нашего коллеги, Вадима Александровича Минина, можно назвать современным эпосом (оцифровка Алика Политаева):

***

Семнадцать лет! И всё впервые!
Хотелось так весь мир познать…
Во мне бродили силы молодые
И всю Вселенную готов я был объять!
Ах, летние вы ночи, белые вы ночи!
Бессонница, волнения в груди…
А позади года учёбы в школе,
И жизнь прекрасною казалась впереди.

Мне грезились моря и океаны,
Училище, куда я документы отослал,
Рассветы и закаты золотые,
И корабли, и штормы, и девятый вал…
Но ничего этого не стало. Была война…
Война! Мы знали, что она случится,
Она уж приближалась словно смерч!
И всё ж пришла, совсем нежданно -
Нежданно так приходит смерть.
И шла война не так, как представлялось,
Уже огонь её бушует у родных ворот,
И беженцев всё больше появлялось,
И нас поток их за собой увлёк.
Трудился на работах оборонных,
Вгрызаясь  в мёрзлый грунт

И ломом, и лопатой, и киркой.
Там, где пытался враг замкнуть кольцо

Блокады -
Вторичное кольцо у Града над Невой.
И холодно, и голодно там было.
И смерти дух над нами там витал…
И всё ж успели многое мы сделать.
И там дистрофиком я стал.
Земля удмуртская! Ты мне вернула силы.
И радость появилась оттого,
Что годен к службе в армии любимой,
Что защищать могу Отечество своё!
И стал солдатом я пехоты,
Не флота, о котором так мечтал,
А пулемёт «максим» стал верным другом,
И он не раз меня на фронте выручал.
Не долог срок солдата-пехотинца,
Иль ранит, если повезёт,
Иль смерть найдёшь на поле брани.
Но как же рвались мы вперёд!
И братство, фронтовое братство!
Оно так помнится всем нам,
Когда не только хлеб, но даже жизнь,
Готов делить был пополам.
А сколько полегло нас в пулемётной роте,
Такое невозможно позабыть…
И только позже, став артиллеристом,
Я понял смысл донесшейся команды:
«Ту огневую точку подавить!»
И всё же шли упорно мы на запад,
Обильно кровью землю окропляя…
Она ж родная, вся в руинах,

Зареве пожарищ…
И было всюду так: от края и до края,
От первых дней войны

И до последних дней.

***

И вот пришла наша победа-
Награда самая большая
Для всех оставшихся в живых!
И счастье людям принесла,

Желанная такая,
На всю последующую жизнь!
И радость, без конца и края,
Вновь бушевала над страной…
И я вернулся к жизни мирной,
Хоть покалечен, но живой!
И как бы трудно ни было на фронте,
И в жизни, когда кончилась война,
Преодолеть невзгоды, жизнь облегчить
Мне молодость моя, так очень помогла!
Ах, молодость моя, хоть трудной ты была,
Но это лучшая пора моя!
Я в будущее был нацелен,
Судьба страны была моя судьба!
Как вдохновенно все тогда трудились,
Считали, что невзгоды позади,
Из пепла и руин страну восстановили!
Любили, верили и счастливы мы были.
И трудностей житейские

Те чувства не забили,
Как часто происходит то теперь.
А если на работе уставали,
Мы фронт обычно вспоминали:
Там было всё значительно трудней!
И силы вновь к нам возвращались,
И дело спорилось живей.
Страна моя успешно развивалась,
Достигла первою космических высот.
Действительно, такое чудо было!
До той поры, когда у многих

Социализма идеал поблек.
Ах, если бы воскресли те ребята,
Которые погибли на войне!
А к ветеранам молодость вернулась,
Мы б это чудо снова возродили,
И радость засияла б по стране!
Но чудеса бывают очень редко,
Хотя народ наш может всё, как великан…
В небытие уже уходят батальоны
Солдат Отечественной,

Последних из могикан.

***

   Вадим Александрович Минин – ветеран Великой Отечественной войны, был пулеметчиком, дошел до Кенигсберга. Его фото, с «другом-пулеметом» – в книге мемуаров Жукова. В беседах с ребятами он часто упоминает о том, что, начав воевать в 1943 году, никогда не слышал о существовании заградотрядов, говорит о патриотическом духе, который помог выиграть войну, о своих учителях, которые были ребятам и наставниками и друзьями…

   Однако воспитание «живой историей» сопряжено с рядом давно известных проблем. Например, избирательность памяти – пример приводится в книге Д. Гусарова «Партизанская музыка», повесть «История неоконченного поиска».  Ветеран войны, прошедший плен, пытается вспомнить о друзьях, которых потерял в плену. В течение многих лет его воспоминания претерпевают ряд изменений, оказывающих большое влияние на поиск истины – того, что произошло с отрядом, как менялось на протяжении ряда лет отношение к проблеме плена.  Гусаров пишет:

« Но не будем слишком строги – прошло столько лет, а какие странные зигзаги способна вытворять несовершенная человеческая память, мы имеем случай убедиться не один раз» ( указ. соч., с. 239). «Не пора ли нам признать, что плен был неизбежной частью войны? Что она, эта действительно вынужденная реальность, представляющая собой своеобразный рекорд в истории всех войн, не принесла Советской Родине ни позора, ни бесчестия в глазах других народов» (с.289)

   Тем не менее, устная память превращает историю из «надгробий» в живое, кровно связанное с нами событие.

«…Если согласиться с тем, что мы знакомы изнутри только с нашей личной памятью, а с коллективной - извне, между ними в самом деле возникает резкий контраст. Я помню Реймс, потому что жил там целый год. Я также помню, что Жанна д’Арк была в Реймсе и что там был коронован Карл VII, потому что я слышал или читал об этом. Жанну д’Арк так часто представляли в театре, в кино и так далее, что для меня действительно не составляет никакого труда представить ее в Реймсе. В то же время я прекрасно знаю, что я не мог быть свидетелем самого события: я здесь ограничен прочитанными или услышанными словами - воспроизведенными через века знаками, которые и есть все, что доходит до меня из этого прошлого. То же самое относится ко всем известным нам историческим событиям. Имена, даты, формулы, сжато представляющие длинную череду подробностей, иногда анекдот или цитата - вот эпитафия давних событий, столь же краткая, общая и бедная смыслом, как и большинство надгробных надписей. Дело в том, что история и впрямь похожа на кладбище, где пространство ограничено и где все время приходится находить место для все новых могил».

   Тем не менее, коллективная историческая память сплачивает. Могилы превращаются в «места памяти», «мнемонические» места. После Фрейда, Юнга и теорий «генетической» памяти рода подобные идеи могут представится неким историческим шаманством, но опять же общественно-политическая практика – пушкинское – «любовь в родному пепелищу, любовь к отеческим гробам», - показывает нам непреложность той истины, что личная историческая память начинается с посещения могилы умершей бабушки, близких родственников, с ритуалов, которые сопровождают человека всю жизнь. Поминовение мертвых последователями Хальбвакса названо «протоформой культуры», а данное направление истории –  культурной памятью. В какой другой стране мира празднество в честь Дня Победы приобретают такой всенародный характер? Ребенок, однажды побывавший на Дне Победы, сохранит об этом теплое воспоминание детства, которое, если вспомнить Достоевского, иногда может спасти человека в годину тяжелых размышлений взрослой жизни.

«Войну, мятеж, национальную церемонию, народный праздник, новый способ передвижения, работы, преобразующие улицы города, - все это можно рассматривать с двух точек зрения. С одной стороны, это уникальные в своем роде факты, меняющие жизнь группы. Но, с другой стороны, они распадаются на серию картинок, проходящих сквозь индивидуальные сознания. Если детское сознание удерживает в памяти лишь эти картинки, то они будут выделяться своей уникальностью, своим блеском, своей силой; но то же самое можно сказать и о многих картинках, не соответствующих событиям такой важности. Ребенок ночью прибывает на вокзал, переполненный солдатами. Сила его впечатления не будет зависеть от того, приехали ли они с фронта, или собираются туда, или просто проходят учения. Чем издалека казался грохот пушек под Ватерлоо, если не смутными раскатами грома? Такое существо, как младенец, ограниченный своим восприятием, вынесет с такого спектакля лишь хрупкое и недолговечное воспоминание. Чтобы прикоснуться к исторической реальности, стоящей за этой картинкой, ему необходимо выйти за пределы своего «я», усвоить точку зрения группы, увидеть, как тот или иной факт стал памятной датой потому, что проник в круг национальных забот, интересов и пристрастий. Но с этого момента данный факт перестает смешиваться с личным впечатлением. Мы вновь входим в соприкосновение с исторической схемой. Так все-таки, скажут нам, мы должны опираться именно на историческую память? Ведь именно через нее этот факт, внешний по отношению к моей детской жизни, все же накладывает свой отпечаток на тот или иной день, тот или иной час, и вновь сталкиваясь с этим отпечатком, я вспоминаю тот день или час; но сам отпечаток - поверхностный, сделан извне, без связи с моей личной памятью и моими детскими впечатлениями».

  Губит это впечатление, как всегда, формализм. Посещение Вечного Огня, Мемориалов, мест памяти, музеев (музейная педагогика) должно опираться на предварительную работу со студентами (школьниками), они должны соприкоснуться с подвигом сначала в «тиши кабинета», работая – а не потребляя. В этом важный урок нашего проекта. Рекомендую вместе с детьми побывать на праздновании Дня Победы, ощутить атмосферу сопричастности к великой истории народа. Тоталитарные режимы, со времен пирамид, наверно, умели этим пользоваться. Но очищенное от тоталитарных пут самосознание стремиться влиться в коллективную историческую память, осознавая в бессмертии памяти личное бессмертие. Вспомним стихи Евтушенко.

* *

Идут   белые   снеги,

как по нитке скользя...

Жить и жить бы на свете,

но, наверно, нельзя.

Чьи-то души бесследно,

растворяясь вдали,

словно  белые   снега,

идут  в небо с земли.

Идут   белые   снеги ...

И я тоже уйду.

Не печалюсь о смерти

и бессмертья не жду.

я не верую в чудо,

я не снег, не звезда,

и я больше не буду

никогда, никогда.

И я думаю, грешный,

ну, а кем же я был,

что я в жизни поспешной

больше жизни любил?

А любил я Россию

всею кровью, хребтом -

ее реки в разливе

и когда подо льдом,

дух ее пятистенок,

дух ее сосняков,

ее Пушкина, Стеньку

и ее стариков.

Если было несладко,

я не шибко тужил.

Пусть я прожил нескладно,

для России я жил.

И надеждою маюсь,

(полный тайных тревог)

что хоть малую малость

я России помог.

Пусть она позабудет,

про меня без труда,

только пусть она будет,

навсегда, навсегда.

Идут   белые   снеги,

как во все времена,

как при Пушкине, Стеньке

и как после меня,

Идут   снеги  большие,

аж до боли светлы,

и мои, и чужие

заметая следы.

Быть бессмертным не в силе,

но надежда моя:

если будет Россия,

значит, буду и я.

 ***

   Одна из идей Хальбвакса – о том, что история начинается там, где заканчивается устная традиция, нашла подтверждение в нашем проекте. Пока были живы старожилы нашего города, выяснять, в честь кого из Героев войны названа та или иная улица, не было необходимости. Я помню прекрасно организуемые празднества - Дни улиц Героев, которые отмечались в мае, и на которые собирались жители всей округи – с ярмаркой, танцами, чтением стихов, с веселыми конкурсами, помню, как наша школа опекала памятники Героям на близлежащих улицах. 65 лет спустя традиция устной передачи сведений, естественно, разрушилась. Люди уезжали, уходили старожилы, началась миграция. Какое-то время тема Героев словно находилась под спудом. И внезапно неожиданно, стихийно возникло сразу несколько проектов, посвященных Улице имени Героя. В Петрозаводске этим занимаются сотрудники двух библиотек, интерес  к истории петрозаводских улиц проявили в Санкт-Петербурге. Отличие нашего проекта – его открытость. Все собранные самостоятельно материалы мы выложили на нашем сайте в Интернете. Читайте, узнавайте, критикуйте, если в чем-то мы не подобрались еще к истине! Работу по распространению сведений о героях мы продолжим и в этом году, предлагая информацию прохожим на улицах города, вывешивая материалы в школах, в общественных местах. Мы надеемся, что водители маршруток исправят ошибки в названиях улиц, - именно обсуждение этих ошибок и дало толчок к работе над проектом - и «улицы Мелентьева» мы больше не увидим на маршруте – этого достойны герои. В наших отдаленных планах способствовать появлению брошюры «Улица имени Героя», способствовать тому, чтобы в названиях новых улиц память о возвращенных из забвения героях также сохранилась. Почему бы не быть в Петрозаводске улице Насти Звездиной или Дмитрия Тучина или Улице Героев-Разведчиков? А вот новая идея, предложенная студентом группы ЭМ-11 Д. Черных: расширить проект, включив материал об улицах наших деревень и сел, которые также, как улицы нашего города,  хранят память героев...

   Чаще связываемая с постмодернизмом, но в определенном ракурсе очень полезная для нашего проекта, концепция «микроистории» также востребована в теории исторической памяти.

«Мне кажется, что в компании моих бабушек и дедушек я воспринял последние отголоски романтизма. Под романтизмом я понимаю не только художественное или литературное движение, но и особую чувствительность, вовсе не совпадающую с расположениями чувствительных душ конца XVIII века, но и не слишком отчетливо отличающуюся от них, чувствительность, отчасти распылившуюся в легкомыслии Второй империи, но наверняка более стойко продолжающую существовать в несколько отдаленных провинциях (и именно там я застал его последние следы). Но ведь мы вполне свободны восстановить эту среду и воссоздать вокруг нас эту атмосферу, в частности при помощи книг, гравюр, картин. Речь здесь идет в первую очередь не о великих поэтах и их лучших сочинениях. Они, несомненно, производят на нас совсем иное впечатление, чем на современников. Мы в них многое обнаружили. Но есть журналы того времени, есть вся эта «обычная» литература, в которых в некотором роде заключен этот дух, который проникал во все и проявлял себя в самых разных формах. Когда мы листаем эти страницы, нам кажется, что мы вновь видим пожилых родственников, которым были присущи те жесты, выражения, позы и костюмы, которые воспроизводят эти гравюры, нам кажется, что мы слышим их голоса и вновь обнаруживаем те самые выражения, которыми они пользовались. То, что эти «Семейные музеи» и «Живописные журналы» сохранились, это, несомненно, случайность. К тому же можно было бы и не брать их с полки, не открывать их. Но если все же я вновь открываю эти книги, если я нахожу эти гравюры, эти картины, эти портреты, то не потому, что, движимый ученым любопытством или вкусом к старине, я беру эти книги в библиотеке или рассматриваю эти картины в музее. Они хранятся у меня или моих родителей, я обнаруживаю их у друзей, они притягивают мой взгляд на набережных, в витринах антикварных магазинов».

   Микроисторию ведь можно рассматривать и через призму семейного восприятия и восприятия исторического пути как пути национальной общности. Многие историки иронично относятся к данному направлению, видя в нем некий семейный или провинциальный «сериал» и продукт распада истории всеобщей, есть и другая проблема микроистории, характерная для нашего прошлого. Во-первых, предыдущие поколения не отделяли свою жизнь от жизни страны. Во-вторых, в стране, где по данным, озвученным высшей властью, через сталинские репрессии прошло 60 млн. человек, где микроистория – история распада связи времен, немногие старики готовы делиться с новыми поколениями тем, через что им пришлось пройти. Во многих семьях прошлое – табу. Тем не менее, ученики относятся  к подобным исследованиям с энтузиазмом. Насколько я знаю, подобные проекты появляются в Интернете. У института знати и дворянских родов было заслуживающее уважения свойство – хранить память рода.

«Когда мы вынуждены отделиться от одной из этих групп, не на время, а потому, что она рассыпается, последние ее члены исчезают или смена места, карьеры, симпатий или убеждений вынуждает нас проститься с ней, и мы вспоминаем все время, проведенное в этой группе, разве эти воспоминания не предстают перед нами как будто на одной плоскости? Иногда нам кажется, что наиболее древние из них ближе всего или что все они озарены одинаковым светом, словно предметы, очертания которых сливаются в сумерках...». 

Морис Хальбвакс погиб  16 марта 1945 года в Бухенвальде.

 ***

История Великой Отечественной – этот та опора, которая пока еще сплачивает распадающееся «постсоветское пространство», в том числе – духовное. Память о войне и Победе – основа русского национального самосознания на данный момент.  Эта «дубина народной войны» (вспомним Л. Толстого) сметает социальные и национальные преграды. А герои войны – были и остаются нравственным идеалом. Герои войны – люди на все времена. Церковь, - «молитесь за Зою и Сашу», - не отказывается обсуждать вопрос о канонизации героев войны, несмотря на их связь с коммунистической идеологией, как молились «за Зою и Сашу» верующие той военной порой. Иначе – порушенные памятники, переплавленные могильные звезды. Могилы живут молчанием. Следует ли их тревожить, чтобы не разбудить духов войны? Прошлое молчаливо, оно неохотно расстается со своими тайнами, на выстрел из пистолета прошлое отвечает выстрелом из пушки… История пишется и вымарывается, как палимпсест, слой за слоем – но приближаясь л… Продолжение »